Онлайн чтение книги Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах Ako roshi
Путь неправедный

Хотя Котаку Хосои лишь обиняками намекнул на грозящие им неприятности, эдоские ронины, собравшиеся в тот же вечер у Ясубэя в доме, были взбудоражены не на шутку. Тадасити и некоторые другие настаивали на том, что отныне надо считать противником не одного лишь Кодзукэноскэ Киру, а также и стоящего за ним Янагисаву. Пылкая молодежь единодушно поддержала это мнение. Ясубэй и Гумбэй как руководители эдоской группы ронинов решили пока что направить гонца в Ямасину и обо всем известить Кураноскэ.

— В общем, на том и порешим, — обращаясь ко всем, сказал Ясубэй. — А что касается верховной власти, сёгуна… Чего еще от них можно было ожидать?! Пенять на кого-то и роптать тут нечего. Тем не менее впредь надо быть поосторожнее.

— Да, но что собираются предпринять власти по отношению к нам? Или Янагисава лично что-то замышляет?

— Янагисава лично и представляет собой верховную власть, самого сёгуна, — резонно возразил кто-то.

— Это не существенно, как будет, так и будет! — заключил Ясубэй, не желая, чтобы обсуждение соскользнуло на столь щекотливую тему. — В любом случае надо удвоить бдительность. Не лучше ли пока подождать, послушать, что скажет обо всем командор?

— Опять ждать? Сколько можно! Мы и так только и делаем, что выжидаем!.. — не выдержал Сёдзаэмон Оямада.

— Это ты напрасно. Я, например, сдерживаюсь, терплю… Горячность твоя понятна, но на сей раз придется снова напрячь все силы, выждать и перетерпеть.

Ясубэй говорил энергично и напористо, но в голосе его слышались горькие ноты. Его тирада заставила всех на время замолчать.

— Мы должны положиться на командора! — убежденно сказал Гумбэй.

На том собрание вскоре закончилось, и все разошлись.

Новое жилье, которое арендовал Сёдзаэмон Оямада, находилось в районе Итигая. В том же направлении, в Акасаке, жил Гумбэй Такада, так что приятелям было по дороге. Оба они были удручены и подавлены. Выходило, что, если верховные власти подозревают их и грозят карой, желанную месть придется снова отложить на неопределенный срок. Мысль об этом угнетала и омрачала путь.

— Ничего не поделаешь… — обреченно вздохнул Гумбэй, когда им пришла пора прощаться. — Что ж, все равно мы ведь посвятили себя служению благородному делу. Не стоит даже числить себя среди живых. Мы мертвецы, и задуманное нами дело по силам лишь мертвецам. Но тем не менее пока побережем себя и будем заботиться друг о друге.

Сёдзаэмон, весело взглянув на приятеля, кивнул в ответ.

Мертвецы… Это Гумбэй хорошо сказал… Будем считать, что мы уже покончили с собой вслед за господином. Ему вспомнилось, как когда-то довелось ему видеть мощи наподобие мумии в одном из храмов Асакусы. Рассказывали, что привезли их откуда-то из Сумбу.[130] Сумбу — старое название города и провинции Сидзуока в центральной части острова Хонсю. Это были останки мужчины, умершего в годы Сёо,[131] Сёо — название периода правления. 1652–1655. лет пятьдесят тому назад. В том самом виде, как был извлечен из земли, его перевезли в Эдо и выставили на обозрение горожан. Сёдзаэмон, снедаемый любопытством, тоже отправился посмотреть. Одежда сохранилась неважно, так что на покойника пришлось надеть новый погребальный балахон. Однако старик был обтянут нетронутой прозрачной желтоватой кожей. Ресницы и брови тоже были целы, так что, казалось, покойник пристально смотрит исподлобья. Равнодушно взирая на приходящих из праздного любопытства посетителей, он сидел в позе медитации, молитвенно сложив руки.[132]В Японии, Китае и Тибете были известны случаи самомумификации монахов сект эзотерического буддизма. Такие мумии сохранились в некоторых японских храмах по сей день.

Погруженный в мрачные раздумья Сёдзаэмон свернул в переулок, ведущий к дому, и тут заметил мелькнувший во мраке белый веер. Подойдя поближе, он узнал Сати, дочь Соэмона Ходзуми.

— Вернулись? — робко, но с заметной радостью в голосе встретила его Сати.

— Вы, барышня? Изволите гулять? — приветствовал ее Сёдзаэмон, снова заставив себя прикинуться скромным мещанином и тем повергнув в смущение девушку, полускрытую вечерней мглой.

Сёдзаэмон догадывался о причинах ее смущения, сопереживая этой милой и душевной девушке, обладавшей к тому же недюжинной смелостью. По воле судьбы ему пришлось жить с ней под одной крышей. Правда, он почти не бывал дома, так что встречались они только по утрам и вечерам, но природа взяла свое, и незаметно в груди Сати проснулось новое чувство. В жизнь этой девушки, жившей в нищете и убожестве с престарелым отцом, Сёдзаэмон принес сияние весеннего солнца. Будто из дремавших во влажной почве семян пробились на поверхность ростки травы — так в сердце девушки взошли побеги любви, и теперь она трепетала, не смея явить нежные ростки на свет божий. Сёдзаэмон видел, как изменилось поведение девушки, и чувствовал, что творится в ее сердце.

Поселившись в новом доме, Сати вдруг расцвела и похорошела. Лицо ее окрасилось румянцем, глаза влажно блестели под длинными ресницами. При встрече с Сёдзаэмоном сердце ее замирало, дыхание стеснялось в груди. Сёдзаэмон порой укорял себя за то, что столь легкомысленно решился поселиться в одном доме с отцом и дочерью Хосои. Но покинуть этот дом и переселиться в другое место… на такое он был не в силах пойти, поскольку и сам в глубине души был неравнодушен к этой прелестной девушке и знал, что расстаться с ней навсегда было бы слишком тяжело.

Продвинуться на шаг вперед по опасному пути? Это было бы то же самое, что отпустить камень и дать ему покатиться вниз по склону горы. Зная свой характер, свою способность без оглядки отдаваться увлечениям, Сёдзаэмон был полон опасений, не ведая, куда может завести его чувство. Стоило ему только увлечься всерьез — и он совершенно терял голову…

Пока что ему хотелось, чтобы все оставалось так, как есть, по возможности дольше. Ему нравилось существование, полное неопределенности, когда еще не совсем понятно, есть между ними обоюдное чувство или нет. Это был полупризрачный, еще не оформившийся мир, словно насыщенный пьянящим ароматом, мир, подсвеченный мягким светом, пробивающимся сквозь мрак. Сёдзаэмон не мог и не хотел расстаться с этим миром, но в то же время отчетливо сознавал двойственность и неопределенность своего положения.

Однако бессознательный мужской эгоизм Сёдзаэмона, тешившего себя этой игрой, доставлял все больше страданий Сати, и оттого занявшееся в ее груди пламя разгоралось все ярче. Любовь образовала пропасть между ней и предметом ее страсти. Но женщина не может любить без надежды на взаимность, а Сати, при всей мягкости ее натуры и девичьей непосредственности, была женщиной. Невидимое пламя опаляло ее сердце — буйное, неудержимое пламя, которое все труднее было таить от окружающих. Так не могло долее продолжаться, иначе и душа ее, и тело были обречены погибнуть в неугасимом огне.

При встрече с любимым Сати робела и терялась, не зная, куда деваться от смущения. Сёдзаэмону невольно вспоминался тот белый трепетный цветок вьюнка, что расцвел на изгороди меж их домами. Тронутый чувством девушки, сквозившим в каждом ее движении, он ласково спросил:

— А что ваш батюшка?

— Уже спит, — промолвила Сати.

Где-то вдалеке залаяла собака. Над притихшим городом сгустилась ночная мгла. Молча они пошли бок о бок в сторону дома. Чуть шелестели под легким ветерком листья павлонии. Звезды на темном небосклоне по-осеннему низко нависали над землей.

Сати вдруг резко остановилась. Сёдзаэмон видел, как она выронила веер, поднесла рукав к глазам… Что это? Девушка плакала! Она плакала беззвучно, так что всхлипываний не было слышно, и догадаться обо всем можно было лишь по тяжелому дыханию да по тому, как вздрагивали ее плечи.

— Что случилось?

Отчего-то Сёдзаэмон вдруг рассердился на Сати и на себя, поэтому не произнес ни слова утешения и только молча смотрел на девушку, которая, казалось, вот-вот упадет без чувств.

— Идемте домой, барышня, — сказал он, попытавшись слегка приобнять ее за плечи.

Не в силах более терпеть, Сати в голос разрыдалась. Плечи ее под рукой Сёдзаэмона так и ходили ходуном. Он обнял девушку и прижал к себе. Он больше ни в чем не упрекал ее, чувствуя, как волна страсти захлестывает все его существо. Вдыхая аромат ее густых волос, он властно поднял и притянул к себе лицо Сати. Она слегка сопротивлялась, но вскоре рукав кимоно был отброшен и прелестное заплаканное личико девушки предстало во всей красе. Веки ее трепетали, словно лепестки цветка, слезы текли рекой. Изящно очерченные губки слегка приоткрылись.

Сёдзаэмон был словно во хмелю. Почувствовав, как руки налились силой, он стиснул плечи девушки, будто собираясь раздавить ее в объятиях.

Сати тихонько скрипнула зубами от боли. Слившись воедино, они должны были теперь отдаться на волю объявшего их могучего урагана.

В это мгновение перед внутренним взором Сёдзаэмона ослепительной вспышкой вдруг промелькнуло видение — тот иссохший, превратившийся в мумию старик… Мертвец, как и он сам… Сёдзаэмон прислушался. Все вокруг было погружено в ночное безмолвие. Он вспомнил мрачное, будто отмеченное печатью смерти лицо Гумбэя Такады. Его руки, сжимавшие плечи девушки, чье тепло он ощущал под тонким кимоно, вдруг ослабели, разжались и бессильно упали.

— Пойдем! — изменившимся, хрипловатым голосом сказал Сёдзаэмон, боясь, как бы девушка по лицу не догадалась о его подлинных чувствах.

Сати стояла, будто пораженная молнией. Казалось, душа покинула ее тело. Молча она сделала несколько шагов, подчиняясь команде Сёдзаэмона.

Конфузясь, опасаясь разбудить спящего Соэмона, он провел девушку в ее комнату, взглянул в последний раз печальным умоляющим взором, словно прося его понять и простить, — и взбежал к себе на второй этаж.

Сати, неподвижно сидя подле напольного фонаря, опустошенным взглядом смотрела в ночь. Она уже не плакала — не было слез. На мертвенно-бледный лоб ниспадали выбившиеся из прически локоны.

Сёдзаэмон не мог заснуть. Постепенно в нем росла и крепла уверенность в том, что он поступил правильно. Какая может быть любовь, если сейчас превыше всего дело мести! Он вновь и вновь внушал себе, что вся его жизнь сейчас посвящена покойному господину. И все же полностью оправдать свое поведение нынешней ночью он не мог. Против этого восставала его совесть. Когда он думал о том, что творится сейчас в сердце несчастной девушки, его охватывала мучительная жалость. Сёдзаэмон сознавал также и то, что его собственный внезапный порыв обнаружил его сокровенные чувства и отнюдь не был притворством, каким-то нарочитым театральным представлением. Он знал, что, если бы не призвавшее его священное дело мести, он был бы счастлив отдаться этой любви.

На нижнем этаже погас свет. Должно быть, Сати легла спать. Плачет, наверное…

С бьющимся сердцем Сёдзаэмон прислушался. Ночь была объята тишиной. Ему нельзя больше оставаться в этом доме. Он должен уйти, чтобы отстоять свое право на разумные, осмысленные действия… А также и для того, чтобы не навлекать более несчастий и бед на Сати. Он решил, что необходимо найти какой-то предлог и побыстрее убраться отсюда.

— Сати! — окликнул внизу проснувшийся Соэмон. — Ты уже вернулась?

— Да, — тихо ответила девушка, — вернулась.

При звуках ее голоса Сёдзаэмон почувствовал некоторое облегчение.

На следующее утро Сёдзаэмон как ни в чем не бывало вышел поутру из дому. Сати хлопотала на кухне и выходить не собиралась. Сёдзаэмона это обрадовало, но в то же время и огорчило. Навестив Ясубэя Хорибэ, он сказал, что собирается отправиться в Киото разузнать, как там обстоят дела.

— Прямо сейчас и пойду… — заключил Сёдзаэмон.

Ясубэй был порядком удивлен, поскольку еще накануне вечером Сёдзаэмон о своем намерении и не заикался.

— Что ж, — согласился он, — иди. Дело хорошее. Повидайся там с командором и поговори обо всем. Я как раз думал, как бы побыстрее ему сообщить, о чем мы тут толковали вчера. При том, как здесь сейчас складывается ситуация, в Эдо ничего интересного в ближайшее время не ожидается, так что можешь пока обратно не торопиться.

— Ну, может быть, на месяц отлучусь, — сказал Сёдзаэмон.

Попросив у хозяина письменные принадлежности, он сел писать письмо Сати. Несколько раз приступал и бросал, только попусту тратя бумагу. Наконец написал сухое деловое послание на имя Соэмона, объясняя, что интересы фирмы требуют его срочного присутствия в Камигате, так что приходится отбыть не простившись. Просил присмотреть за домом в его отсутствие, а также временно взять на сохранение деньги, спрятанные в постельном шкафу на втором этаже, и в случае нужды без стеснения этими деньгами пользоваться.

— Кому пишешь? — поинтересовался Ясубэй.

— Хозяину дома, где я живу…

— Ты что же, не заходя домой, прямо отсюда и отправишься? Уж больно ты по-деловому настроен!..

— Да уж… — мрачно буркнул в ответ Сёдзаэмон, запечатывая конверт.

Ясубэй, конечно, понимал, что за столь поспешным решением что-то кроется, однако больше ничего выпытывать не стал и вернулся к раскрытому тому китайской классики.

— Пока дойдешь до Киото, глядишь, уже и осень… — как бы разговаривая сам с собой, пробормотал Сёдзаэмон, созерцая освещенную солнцем веранду.

Пока он собирал кое-какие самые необходимые вещи, к Ясубэю заглянули еще несколько их общих друзей посоветоваться, что им делать завтра. Сёдзаэмон тоже был порядком озабочен и взволнован. Когда вернулся старик-посыльный, относивший послание Соэмону Хосои, и доложил, что письмо доставлено адресату, день уже клонился к вечеру. В сердце Сёдзаэмона вновь ожили черты Сати, объятой безысходной печалью. Как воспримет Сати его письмо? Хорошо бы, чтобы ей удалось поскорее справиться со своим чувством и перестать о нем вздыхать… Только тем и были заняты мысли Сёдзаэмона. Странное дело — он уже не мог думать ни о чем другом, будто кто-то тянул его за волосы… Отчего-то из сердечной смуты вновь проявлялся образ Сати…

Сам того не замечая, Сёдзаэмон будто бы выпал из шумной беседы, которую, как обычно, со смехом и прибаутками вели между собой Ясубэй и остальные ронины. Он пожалел, что не отправился в путь в тот же день после полудня, как и собирался. Посмеиваясь над своей слабостью, он чувствовал, как невидимая рука сжимает сердце и лишает его последних сил.

— Ты что это сидишь, как в воду опущенный, и молчишь? — обратился к нему Гумбэй, удивляясь странному поведению друга.

Сёдзаэмон слабо улыбнулся в ответ и внезапно выпалил:

— Мне тут надо зайти в один дом попрощаться. Пока еще не так поздно — пойду-ка наведаюсь туда.

Собираясь в дорогу, Сёдзаэмон изменил прическу, вернувшись к своему прежнему облику самурая. В таком виде и соседи из окрестных домов едва ли признали бы в нем мещанина Дэнкити Омия, который еще днем проходил мимо них. На всякий случай, чтобы и вовсе остаться неузнанным, у него еще была глубокая и широкополая соломенная шляпа.

Летним вечером на улицах еще было много народу. Сёдзаэмон быстро зашагал в направлении Итигая. Дом был расположен в тихом месте, в переулке, поодаль от богатых усадеб. Чем ближе подходил Сёдзаэмон, тем больше сгущалась тьма и тем меньше виднелось прохожих. Свернув за угол в очередной проулок, он увидел, что навстречу ему идет какая-то парочка. Мужчина и женщина переговаривались по дороге.

— Бедняжка! — сказала женщина. — Она была такая молоденькая. И вот теперь старик остался один…

— Да уж, изволите видеть… Что за несчастная судьба, право! — вежливо поддакнул мужчина.

— И ведь девушка такая славная! Из-за кого она так?.. Все в городе только о том и толкуют да гадают…

Парочка прошла мимо. Еще не успев разглядеть лицо, Сёдзаэмон догадался, что перед ним, кажется, та самая женщина, к которой он обращался, когда приходил узнавать насчет аренды дома. Сердце его готово была разорваться от услышанного.

Неужели такое возможно? Сёдзаэмона будто низвергли куда-то в кромешный мрак. Тело его напряглось и словно окаменело, а когда это ощущение прошло, и тело, и душу пронизала мучительная тоскливая боль. Прежде чем остатки благоразумия вернули его к жизни, Сёдзаэмон еще долго стоял, не в силах перевести дыхание или вымолвить слово.

В темном небосводе уже угадывались краски приближающейся осени, и далекие звезды струили на землю мертвенный свет. Величавым холодом веяла ночь.

Наконец Сёдзаэмон вошел в тот самый проулок, из которого вышел только сегодня утром. Остановившись у живой изгороди, он заглянул во двор. Наружные ставни были задвинуты, но сквозь щели пробивался свет, что свидетельствовало о присутствии людей.

Ах, как бы ему хотелось, чтобы тот разговор в переулке был о каком-нибудь другом доме, а не об этом!.. Ему хотелось молить об этом всех богов и будд. Но вот сквозь шелест листвы из мглы долетел гулкий удар погребального ручного колокола, послышался негромкий монотонный голос и легкое покашливание священника, читающего заупокойную сутру.

Сёдзаэмон сам не заметил, как слезы хлынули у него из глаз. Прошло время, пока он пришел в себя и скрепя сердце пошел прочь. Он шел ничего не замечая вокруг, с каждым шагом все глубже погружаясь в кромешную тьму…

В ту же ночь он покинул Эдо и отправился в путь. Ему хотелось идти и идти, пока не свалится где-нибудь от усталости.

— Ты убил эту девушку! — звучал у него в ушах неумолимый голос.

Но ведь он не хотел! Разве мог он ненавидеть Сати, желать ей смерти?! Ведь он любил ее! Если бы его не призвало священное дело мести, он бы перешагнул все границы и отдался бы без оглядки этой сладостной стихии нахлынувшего чувства.

«Нет, я поступил правильно! — говорил он себе. — А если так, то, может быть, все сложилось к лучшему? Но откуда же тогда эта беспредельная, беспощадная скорбь?!»

Когда Сёдзаэмон добрался до речки Рокуго, занялся рассвет и первые лучи солнца озарили небосклон. Проступившая из темноты пыльная дорога, хранящая тепло уходящего лета, протянулась вдаль меж полей в белесой дымке испарений.

Мертвец… Мертвец…

Как же так?! Его любимая девушка ушла из жизни раньше его самого, мертвеца?! Но скоро, скоро он последует за ней. Может быть, им суждено будет любить друг друга там, в мире ином?.. В конце концов Сёдзаэмон пришел к этой мысли, и перед его внутренним взором возник образ юных влюбленных, идущих рука об руку в неведомую даль.