Онлайн чтение книги Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах Ako roshi
Под дождем

Кровь, плеснувшая понизу глинобитной ограды усадьбы, каплями стекала на пыльную дорогу. Хаято бесстрастно смотрел на агонию своей очередной жертвы. Нынешней ночью ему попался вальяжный самурай, который громко что-то вещал слуге, несшему фонарь. Рухнув замертво, несчастный все еще тщетно цеплялся за рукоять меча. Слуга, бросив фонарь, скрылся в темноте. До него Хаято не было дела. Его интересовал только хозяин.

Мощный удар наискосок рассек самурая от плеча до груди. Слуга только успел обернуться на вскрик. Хаято возник меж струями ливня, как тень. Лицо его было бледно, взгляд узких глаз обдавал ледяным холодом. Слуга пустился бежать со всех ног.

Хаято стоял и смотрел, пока тело не перестало биться и корчиться в судорогах. По роскошному платью можно было догадаться, что самурай богат и знатен. Сердце Хаято полнилось радостью — будто хмель от доброго вина растекался по жилам.

Наклонившись, он привычным движением вытер меч о подол кимоно своей жертвы. Пальцы ощутили прохладу тончайшего шелка. Он бросил меч в ножны, и в ночной тиши слышно было, как клацнула гарда на рукояти.

Хаято двинулся дальше. На душе было легко и хорошо. То было всем знакомое чувство удовлетворения от выполненной на совесть работы. Ночной ветерок приятно освежал лицо.

Днем он из дома почти не выходил. На улицах поджидало слишком много неприятных неожиданностей. Хаято это знал и предвидел все эти опасности. Стоило ему, к примеру, увидеть какого-нибудь князя с многочисленным конвоем, вооруженным копьями, со слугами, несущими на палках лакированные ларцы, как кровь яростно вскипала у него в жилах.

Была ли то ненависть? Или над ним тяготело проклятие? Его душило беспричинное озлобление против этих нескольких десятков довольных жизнью здоровых болванов, торжественно вышагивающих в своей процессии и не знающих иной заботы, кроме охраны паланкина. Казалось, ему нарочно показывают какое-то дурацкое бесстыдное зрелище. Можно было лопнуть от злости. Хотелось наброситься на них и рубить, крушить направо и налево. Хотелось увидеть, как смешаются ряды в этой стройной процессии. «Бей их! Руби!» — взывал откуда-то из глубины грозный глас. Тело его холодело, он обливался потом…

Дневной свет стал для него невыносим. Запыленные крыши, деревья, бесконечно длинные рифленые ограды… И повсюду, куда ни пойдешь, эти унылые улицы, дурацкие лица… Искушение было слишком велико: ему хотелось все сокрушить, растерзать, уничтожить.

— Что-то со мной не то, — односложно отвечал Хаято, когда встревоженная Осэн приставала с расспросами.

По вечерам он говорил:

— Иду к Дзиндзюро.

Осэн провожала взглядом фигуру, удаляющуюся по тропинке через старое кладбище, где раскачивались темные кроны дерев, пока шорох шагов не затихал вдали.

— Может быть, больше не вернется… — думала она каждый раз.

Однажды вечером зашел Дзиндзюро, с которым Хаято, вероятно, разминулся.

— А он как раз к вам пошел, — сказала Осэн. — Каждый вечер вас навещает…

— Да? — только и мог промолвить Дзиндзюро. — Может, я перепутал. Мы, вроде бы, хотели по дороге встретиться… Ладно, тогда я пошел обратно.

С тем он распрощался и поспешил восвояси.

Хаято вернулся заполночь.

— Встретились вы? — спросила Осэн.

— С Пауком?

— Ну да. Он тут заходил. Вы кажется, разминулись, так что он сразу пошел домой.

— Не встретился. И с нынешней ночи я больше к нему ходить не собираюсь, — раздраженно бросил Хаято.

Прошло дней пять. Снова выдался дождливый вечер. Хаято стоял под навесом большой лавки, откуда через приоткрытую дверь доносился запах квашеных овощей, и неотрывно смотрел на частые струи ливня.

На сторожевой башне усадьбы Арима ударил барабан. Сквозь дождь послышались шаги деревянных гэта , иногда спотыкающихся о мелкие камни на дороге. Хаято, будто пробудившись от сна, весь напрягся. Это был самурай. Он подходил все ближе, чуть наклонно держа над головой зонт с рисунком «змеиный глаз».[221]Рисунок «змеиный глаз» на зонте представлял собой жирную черную полосу на поверхности зонта по окружности и черное пятно на «макушке», что делало раскрытый зонт похожим на глаз со зрачком. Хаято, будто повинуясь неведомой силе, двинулся навстречу. Зонт приподнялся. Хаято, чуть развернувшись, выхватил меч и нанес удар. Послышался глухой звук, будто лезвие вошло в дерево. Его противник, бросив зонт с перерубленной ручкой, отскочил в сторону. Хаято ринулся за ним. Горящие глаза самурая впились в нападающего.

— Хотта! — воскликнул он.

При звуке этого голоса Хаято в изумлении отшатнулся, прислонившись к мокрому стволу ивы.

— Что за шутки? — промолвил Паук Дзиндзюро, не снимая капюшона. — Это же я, сударь! Вы что это? Чем тут занимаетесь?!

Лезвие меча холодно блеснуло в руках Хаято. Словно черный хищный зверь, он снова прыгнул вперед, но Дзиндзюро успел перехватить его руку и вырвать меч.

В глазах Паука сверкнул гневный огонь.

— Рехнулся! Точно, рехнулся! Совсем вы ополоумели, сударь! Вот бедняга! Ладно, все равно больше не увидимся. Я отправляюсь путешествовать. Что-то не сидится мне на месте.

С отнятым у Хаято мечом в руках Паук пошел поднимать свой зонт.

Хаято стоял, словно оцепенев, под струями ливня. Его бледное, как бумага, лицо было бесстрастно.

— Будьте здоровы, сударь. А отчаиваться человеку не пристало. Думаю, оба мы родились на свет раньше времени. В суете да спешке ничего не сделаешь. Хоть и тяжел на вид камень, а надо толкать и толкать, пока он не сдвинется. Сколько ж он может продержаться?! Когда-нибудь да сдвинется! Что ж, если вернетесь к Осэн, передавайте привет. Ну, прощайте, сударь.

Что было дальше, покрыто мраком неизвестности.

Рассказывали, что Паук Дзиндзюро отправился за море на дальний остров Лусон, но правда это или нет, неведомо. Достоверно известно только то, что Хаято Хотта и Осэн совершили двойное самоубийство- синдзю в храме в деревушке Коцубо, в краю Сагами. До сей поры в том храме старое дерево камелии осеняет ветвями каменные ступени, что спускаются к берегу Южного моря.[222] Южное море — поэтическое название залива Сагами в нынешней префектуре Нарагава.