Онлайн чтение книги Остатки грязи Remnants of Filth
Глава 5 - Положение Гу Мана

Он повернул голову, как во сне, и увидел знакомую фигуру.

Под цветущими тунгами на террасе, в лунном свете виднелся мужчина и спокойно наблюдал за ним.

Однако этот человек не был Гу Маном, естественно, это не мог быть Гу Ман, и Мо Си, пришедший в себя, почти фыркнул от того, о чем он сейчас невольно подумал.

Мужчина, молча наблюдавший за ним в тени деревьев, был мягкий на вид человек, сидящий в деревянном инвалидном кресле. Он был облачен в простое легкое пальто, а на его искалеченные ноги и ступни было накинуто тонкое одеяло пурпурного цвета.

Мо Си был слегка удивлен: "Старейшина Цинсюй?"

Старейшина Цинсюй, Цзян Есюэ. Этот доброжелательный мужчина приходился старшим братом Юэ Чэньцина.

В отличие от беззаботного, глупого мальчика Юэ Чэньцина, у Цзян Есюэ была очень тяжелая жизнь. Его мать умерла очень рано, а потом и его самого изгнали из семьи Юэ, потому что он настаивал на заключении брака с дочерью преступившего закон министра.

В то время ни у него, ни у девушки не было много денег, и их свадебная церемония была очень простой, а и из-за давления семьи Юэ только несколько человек настояли на участии в церемонии - в их число входили Мо Си и Гу Ман.

В честь свадьбы, Мо Си преподнес молодоженам небольшой дом и сад. Гу Ман долго смотрел на дарственную, а затем признался Цзян Есюе: «Брат, я очень беден и не смогу позволить себе подарить тебе такой же роскошный подарок».

В результате он всех рассмешил, а затем исполнил соло на зурне, под названием «Феникс в поисках супруги».

Но хорошие времена продолжалось недолго, так как Цзян Есюэ вместе с женой вступил в армию, и война была беспощадной, забрав сначала его жену, а затем и ноги.

Мо Си не знал, как этот человек выжил и остался собой прежним.

Цзян Есюэ, который был мягким внешне, но сильным внутри, со временем воспрянул духом и занял должность старейшины в Школе Сючжэнь, обучая искусству изготовления оружия.

Семья Юэ - кузнецы номер один в Чжунхуа, и Юэ Цзуньтянь использовал свое влияние, чтобы надавить на Школу Сючжэнь и уволить Цзян Есюэ с должности учителя...

"Этот мятежный сын, который был изгнан из семьи Юэ - его фамилия больше не соответствует нашей, какое у него право, чтобы опираться на славу и навыки семьи Юэ!"

Глава Школы не мог спорить с Юэ Цзуньтянем, и был вынужден вежливо отстранить Цзян Есюэ, хоть это решение и далось ему с трудом.

Мо Си посмотрел на эту ситуацию и принял решение предложить Цзян Есюэ должность в своем военном бюро. Таки верные люди везде нужны.

Но буквально на следующий день глава Школы Сючжэнь неожиданно попросил Цзян Есюэ вернуться к преподаванию.

На этот раз семье Юэ бесполезно было давить на главу Школы, потому что все угрозы были ничем по сравнению с «просьбой старого друга».

Что касается того, кем является этот старый друг, то это до сих пор остается загадкой в Чжунхуа.

Цзян Есюэ знал, что он и семья Юэ были неприятны друг другу, поэтому в прошлом он никогда бы не появился на таком большом банкете. Вот почему Мо Си был так удивлен, увидев его.

"Что привело тебя сюда?" – спросил Мо Си.
"Я… - сказал Цзян Есюэ, - я пришел повидать Чэньцина".
"..."

Когда Цзян Есюэ покинул семью, Юэ Чэньцин был еще молод, и многие вещи не так ясно помнил и понимал в тот момент. Но как старший брат, Цзян Есюе никогда не мог перестать опекать своего младшего брата.

Хотя Юэ Чэньцин отрекся от него, по правде говоря, он не создавал старшему брату столько проблем, как остальные члены семьи Юэ.

"А также я хотел встретиться с тобой".

Цзян Есюэ сделал паузу и улыбнулся:

"Я не увидел тебя в толпе, и предположил, что внутри для тебя было слишком шумно, и ты не мог этого вынести. Поэтому я пришел поискать тебя снаружи, и не ошибся, ты действительно здесь, выпускаешь пар".
"Если ты хотел найти меня, ты мог бы послать сообщение, зачем выходить самому? Твои старые раны не выдержит ветра и холода, давай я отвезу тебя обратно".
"Все в порядке, уже давно ничего не болит".

Цзян Есюэ добавил: "Я пришел поблагодарить тебя. Чэньцин еще несмышленый, поэтому спасибо тебе за то, что ты заботился о нем эти два года".

Мо Си помолчал некоторое время и сказал:

"Твой брат молод, но нет ничего плохого в том, чтобы любить веселье. Кроме того, он действительно сильно вырос за последние два года".

Цзян Есюэ мягко улыбнулся: "Правда? Он не создавал тебе проблем?"

"...разве что, совсем чуть-чуть, но пользы от него гораздо больше".

Цзян Есюэ вздохнул и кивнул: "Хорошо".

После нескольких мгновений тишины ветерок подхватил кисточки на занавеске террасы, и они медленно развевались.

Цзян Есюэ внезапно сказал: "Князь Сихэ, ты долгое время отсутствовал в империи, поэтому я уверен, что ты все еще не слишком хорошо понимаешь многие вещи, которые произошли в императорской столице за это время".

Как всегда, он был неизменно умным, проницательным и понимающим.

"В зале слишком шумно, и я не хочу возвращаться туда даже на некоторое время. Если господин Сихэ хочет что-то узнать, просто спроси меня здесь".
"Нет ничего особенного, что я... хотел бы узнать".

Мо Си повернул голову, чтобы посмотреть на императорскую столицу под луной. Десять тысяч огней в окнах сияли ярко, словно звезды:

"У меня нет никого в этом городе".

Цзян Есюе знал, что Мо Си не по себе и он не давил на него, просто кивнул и молчал.

Через некоторое время Мо Си слегка кашлянул и действительно начал спрашивать:

"Все эти годы ты был в порядке?"

Цзян Есюэ улыбнулся: "Вполне хорошо".

"А как Государь?"
"Для него все складывалось хорошо".
"Принцесса Мэнцзе?"
"Тоже хорошо".

Мо Си иссяк: "... Это хорошо".

В глазах Цзян Есюэ промелькнуло несколько мыслей:

"Есть ли еще что-нибудь, что ты хочешь знать?"
"Нет".

Но через некоторое время Мо Си отпил еще вина из своего кувшина, посмотрел на сияющую ночь и, наконец, не удержался и спросил:

"А как Гу Ман? ...Что с ним?"

Цзян Есюэ посмотрел на него, словно вздыхая: "Увы, ты избегал этой темы так старательно и наконец-то упомянул его. Естественно, сейчас у него не лучшее время".

Мо Си помолчал мгновение и слегка кивнул, его горло немного пересохло: "полагаю, да".

"Если хочешь, то лучше пойти и посмотреть на него, после того, как он так долго жил в таком издевательском месте, он... уже давно не тот Гу Ман".

Мо Си замер на мгновение. Он никак не реагировал, а затем нахмурился и все же спросил:

«В каком месте?»

Цзян Есюэ не ожидал такой реакции, его глаза удивленно расширились и он спросил:

«Ты не знаешь?»

«Что я не знаю?»

Цзян Есюэ от неожиданности замялся и замолчал.

Никто из них не проронил ни слова. Из главного зала раздался внезапный взрыв оживленного смеха, и между оконными решетками промелькнули пьяные мужчины и женщины, их силуэты накладывались друг на друга и смешивались.

Мо Си внезапно оживился, и его глаза сразу прищурились: "Его же не сослали в..."

"...Он пробыл в публичном доходном доме Ломэй в течение двух лет...", - Цзян Есюэ не ожидал, что Юэ Чэньцин за все время не раскрыл Мо Си столь важный вопрос. В результате, именно Цзян Есюэ пришлось сообщить эту неудобную правду, и он чувствовал себя неловко.

Услышав его слова, Мо Си ничего не мог сделать со своей реакцией и побледнел.

Ломэй - Сад опавших цветов...

Что это за место? Это место легальной проституции!

За одну ночь это место может высушить кости и кровь тех, кто туда продался. Те, кто обладает мягким темпераментом, становятся безвольными марионетками, полностью теряя свою душу, словно жалкое безвольное подобие самого себя в прошлом. Те, кто обладает сильным темпераментом, сдаются из-за непомерного унижения и физических страданий, их тела будто сожжены заживо. Недаром это место обладает дурной славой, словно преисподняя.

Как они посмели отправить его в это место?

Они действительно послали его... послали его...

Мо Си подавил комок в горле, и в первый раз не вырвалось ни слова, во второй раз он сказал с трудом: "... князь Ваншу устроил это?"

Цзян Есюэ сделал паузу и кивнул со вздохом: "Тебе прекрасно известна ненависть князя Ваншу к Гу Ману".

Мо Си замолчал, резко откинув голову и глядя в бледную ночь перед собой, не говоря больше ни слова, он с трудом подавлял свои чувства.

С тех пор как два года назад Гу Мана проводили обратно в Чжунхуа, он предвидел, что его постигнет множество бед.

В то время он не знал, какое именно наказание ожидает Гу Мана, и предполагал, что окажись Гу Ман в тюрьме, он, вероятно, решился бы и посетил его, чтобы затем снизойти до нескольких насмешливых слов в его адрес. А если бы Гу Ман превратился в развалину, он бы не стал его жалеть, а, возможно, даже подставил бы ему подножку.

Даже если между ними и были нежные чувства, после стольких лет ненависть накопилась в таком количестве, что невозможно уже примириться.

Единственная ситуация, в которой Мо Си мог бы спокойно выпить с Гу Маном, была возможна на кладбище, причем Гу Ман должен был тихо лежать в могиле.

Он мог говорить с ним, как раньше, и положить перед надгробием из зеленого камня букет красных цветов пиона, созданных из духовной энергии.

По крайней мере, это было бы последнее их расставание без ссоры.

Но с давних пор Гу Ман был человеком, который умел преподносить Мо Си всевозможные сюрпризы. Мо Си не ожидал, что и в этот раз будет то же самое – «Ломэй» - Сад опавших цветов сливы…

Эти четыре слова терзали разум Мо Си, и он думал о них снова и снова, пытаясь найти в них хоть немного удовлетворения.

Но, в конце концов, он напрасно пытался злорадствовать, мысль о том, где оказался Гу Е не приносила ему ни удовольствия ни чувства удовлетворения. Чем больше он об этом думал, тем сильнее чувствовал отвращение и злость.

Он не знал, откуда взялись эти чувства, разве не должно быть приятно видеть, как зло получает воздаяние?

"......"

Мо Си уперся локтями в резную рейку, он пытался разогнуть пальцы, но они стали онемевшими и жесткими. Он повернул голову, чтобы посмотреть на черты лица Цзян Есюэ, но почему-то его лицо казалось нечетким и расплывчатым.

Странное головокружение сопровождалось желудочным спазмом.

Гу Мана отправили отбывать наказание в Сад Опавших Цветов Сливы – «Ломэй».

Прошло два года.

Мо Си чувствовал, что в данный момент он должен безудержно смеяться, это было правильно, это соответствовало той ненависти, которая пропитала его кости и кровь, поэтому он все же искривил губы, пытаясь получить немного облегчения.

Но холодный, едва заметный оскал слишком быстро промелькнул на его лице, не принеся ему утешения.

В памяти вспыхнул яркий солнечный образ – свежее молодое лицо и темные улыбающиеся глаза в их первую встречу: «Приветствую, господин Мо».

Почти одновременно в памяти промелькнул великолепный облик Гу Мана после того, как он присоединился к армии. Окруженный толпой друзей и подчиненных, он стоит счастливый и разгоряченный и, поймав взгляд Мо Си, подмигивает ему. Уголки его глаз были вытянутыми и слегка вздернутыми вверх, и они всегда приобретали мягкий изгиб, когда он искренне улыбался.

Он также вспомнил слова Гу Мана, которые тот произнес после того, как стал маршалом.

Тогда раздался смеющийся, бодрый голос: «Давайте, идите все сегодня в мою ублюдочную армию – и уже скоро будете богаты»

А из моря трупов доносился его разъяренный крик: "Давайте, поднимайтесь, если вы не мертвы! Я отвезу вас домой!"

А упорно стоящий на коленях перед золотым дворцом, он просил императора не хоронить его солдат без разбору в одной могиле: "Я хочу попросить лекарей опознать тела… пожалуйста, это не бесполезное занятие, у каждого воина должно быть имя на надгробии, Ваше Величество, я не хочу, чтобы кто-то из моих братьев в итоге не вернулся домой".

«Они признали меня своим командиром и доверяли мне, будь то живые или призраки, я верну их обратно. Я обещал".

"Они не хотят ни скорби, ни славы, а лишь просят имя, которое должно быть у каждого из них от рождения. Умоляю, Государь, окажите милость!"

А потом был последний надрывный гневный вой, вырвавшийся перед золотым дворцом:

«Заслуживают ли рабы такой смерти? Разве рабы не заслуживают того, чтобы их похоронили? Они пролили свою кровь, они потеряли свои жизни! Почему семья Юэ, семья Мо или семья Мужун должны быть героями, когда они умрут, а у моих братьев после смерти остается только яма, которую нужно заполнить их телами? Почему?!»

Тогда Гу Ман впервые заплакал перед дворцом.

Он плакал не на коленях, а сжавшись, сгорбившись, на корточках.

Он только что закончил битву, его тело даже не было омыто от крови, лицо было еще покрыто следами дыма и огня, а слезы размывали грязные пятна на лице.

Бог войны, который всегда олицетворял надежду на поле боя, был отринут и отвергнут стоя на коленях у золотого дворца, словно он и сам безымянный труп.

Зал был полон достойно одетых государственных служащих, многие из которых с отвращением смотрели на бедного генерала, одетого в лохмотья и провонявшего гарью.

Он задыхался и выл, как умирающий зверь.

"Я сказал, что верну их обратно..."
"Помилуйте, прошу, дайте мне выполнить свое обещание..."

Но, по большому счету, он знал, что это бесполезно.

Больше он не стал ни умолять, ни плакать.

Его взгляд стал безжизненным, он шептал снова и снова, словно мог говорить с духами умерших:

«Простите… это моя вина, я не достоин быть вашим командиром… Я всего лишь подневольный…»

Когда эти фразы по каплям всплывали в памяти, Мо Си чувствовал лишь раскалывающую голову боль. Он не мог удержаться, чтобы не приложить руку ко лбу и не спрятать пылающее лицо в тени прохладной руки.

В сердце было сыро и холодно.

Цзян Есюэ сказал: "Сихэ... ты в порядке?"

Ответа не последовало, и только спустя долгое время из тени ладони бесстрастно прозвучали бесстрастные слова: "Я в порядке. Почему я должен быть не в порядке".

Цзян Есюэ посмотрел на него и вздохнул: "Мы с тобой знаем друг друга уже столько лет, ты же знаешь, что можешь не притворяться передо мной".

Мо Си: «…»

Медные колокольчики на карнизах звенели, а тонкие ярко-желтые кисточки трепетали на ветру.

"Когда-то давно ты и Гу Ман всегда упоминались вместе, вместе практиковали заклинания во дворце Школы Сючжэнь, вместе шли на войну, а позже вместе получали звания".

Цзян Есюэ сказал: "Теперь, ты все еще высоко в небе, а он превратился в пыль. Столько лет люди сравнивали и сопоставляли ваши имена, два нефрита империи, о которых говорили люди - но теперь остался только ты, и я не думаю, что ты можешь быть счастлив".

Он сделал паузу и повернул голову, чтобы посмотреть на Мо Си.

"Более того, когда-то он был человеком, с которым тебя связывала самая сильная дружба".

Мо Си опустил свои длинные, глубоко посаженные глаза и через мгновение ответил:

"...в юности я был слеп".
"Но после его измены ты все еще верил, что у него были на то горькие причины, и верил в это долгое время".
"Я не видел дальше своего носа" - сказал Мо Си, глядя на кувшин в своей руке, где еще оставались остатки вина, которые собирали редкие лучи света, и он больше не хотел продолжать этот разговор.
"Ветер усилился. Старейшина Цинсюй, давайте вернемся в Большой зал".

Через несколько дней после того, как он узнал о местонахождении Гу Мана, Мо Си все еще был не в себе.

Поначалу он пытался сдерживать эту эмоцию, но с течением времени его раздражение только усиливалось.

Мо Си знал, что страдает от сердечного недуга.

И только в Саду опавших цветов таилась единственная доза его сердечного лекарства.

Однажды вечером, на исходе дня, карета с задрапированной темной вуалью дверью, медленно ехала на север в сторону выезда из имперской столицы, пока не остановилась перед невзрачной постройкой.

Мо Си даже не открывал глаз внутри кареты. Хотя никто не в силах был увидеть мужчину, скрытого темнотой ночи и плотными занавесками, он все равно сидел с идеально ровной спиной. Только его неприлично красивое лицо было похоже на ледяную, лишенную тепла статую.

"Мой господин, мы прибыли на место".

Мо Си не стал сразу выходить из кареты, а приподнял занавеску и выглянул из тени кареты.

С наступлением темноты приходило самое оживленное время для этого ночного рынка. Два ряда вычурных фонарей, зажженных духовной энергией освещали двор и вход. Все они были сделаны в форме цветка сливы, и тем ярче в их мягком свете сияла алая вывеска высоко вверху: «Ломэй».

"На рассвете выпадает чистый снег - но он, рано или поздно, будет втоптан в грязь".

Ломэй отличался от другого публичного дома тем, что он был заполнен военнопленными. Сначала их духовное ядро было заблокировано, а затем они становились пленниками и послушными игрушками для любовных развлечений мужчин Чжунхуа.

"Господин, вы собираетесь войти?"

Мо Си огляделся и увидел несколько знакомых, все они были из тех, с кем ему обычно неловко общаться, поэтому он нахмурился и сказал: "Отправляйся к черному входу".

Затем карета и лошадь остановились у задней двери Сада опавших цветов.

"Не стой тут, возвращайся назад".

Отдав приказ извозчику, он остановился на месте и несколько раз осмотрел местность. Когда поблизости никого не было, он быстро оттолкнулся от земли и забрался на карниз, проникая внутрь здания.

Он видел планы Ломэй еще до своего приезда, поэтому найти, где живут опавшие цветы, было несложно, и вскоре он прибыл в Цветочный павильон во внутреннем дворе. Накинув плащ, он вошел через главную дверь Цветочного павильона как обычный гость, проходя мимо рядов комнат с лакированными дверями алого цвета.

"Ша Сиэжоу, жрица огненного культа Десяти Тысяч мертвых".
"Цинь Фэн, служанка огненного культа Десяти Тысяч мертвых".
"Тан Чжэнь, вице-генерал левого фланга армии Королевства Прерий".
"Линь Хуажун, женщина-офицер левого фланга армии Кровавого Дождя".

На каждой двери висела небольшая деревянная табличка с подробным описанием их бывших стран, их официальных должностей и имен, чтобы гости, у которых была обида на вражескую страну, могли найти подходящую мишень для выплеска своего недовольства.

Если в комнате находился гость для удовольствия, имя на табличке было красным, а если гостя в комнате не было, слова на табличке были черными.

Появляясь в публичном доме «Ломэй» местные аристократы были словно небо. Они пользовались всеми правами и благами, вытворяя все, что им вздумается и, воплощая в жизнь любые свои фантазии.

Улыбки, лесть, плоть мужчин и женщин. Даже жизнь каждого из них была в распоряжении императора и его двора.

Мужчина шел по коридору, обшаривая глазами двери в поисках нужной таблички. Звукоизоляция многочисленных комнат оставляла желать лучшего. То и дело до его напряженного слуха доносились неприличные звуки любовных утех мужчин и женщин, заставляя бороздку между его бровей становиться все глубже.

Стоны страсти и вздохи были чересчур наигранными, но они все равно заставляли сердце биться чаще. Вот только, почему он до сих пор не увидел комнату Гу Мана? Миновав уже десятки чужих комнат, он так и не встретил его табличку.

Поднявшись на второй этаж, он снова провел обыск и, наконец, в углу темного коридора, где не было видно ничего, Мо Си остановился.

Темная деревянная табличка с тонким, филигранным почерком гласила:

"Мятежный генерал Чжунхуа Гу Ман".

Единственная вывеска во всем это заведение, на которой было «Чжунхуа».

Взгляд Мо Си стал тяжелым, словно весил тысячу фунтов. Он упал на эту маленькую табличку, и на мгновение в его темных глазах, словно что-то зажглось и полыхнуло. Но этот свет быстро погас.

Он поднял руку, костяшки пальцев были в дюйме от двери, но потом остановился.

Он вдруг понял, что слова на табличке Гу Мана были написаны красным цветом.

У него был посетитель.

Автору есть что сказать:

Мо Си: Лучше увидеть его в таком месте, чем не увидеть вообще.

Ман-Ман: Заткнись, блядь!!! Я хочу уже выйти!!! Я хочу!!! Наконец!!! Появиться!!! Я хочу...!

Мо Си: ...Ладно, как хочешь, дело твое. Только прекрати повторять это…